В 15-ти километрах от Токсовского прихода, на станции Пери, лет 50 тому назад обосновался цыганский табор со своим бароном. Шли годы, они сменили свои кибитки на дома, из бродячих стали оседлыми. Дисциплина у этого племени полностью отсутствует, слушаются и боятся они только одного – своего барона. Он может наказать или простить, убить или пощадить. Больше цыгане никого не уважают – ни Бога, ни……

Настоятелю за много лет никогда не приходилось крестить ни одного цыгана. А вот отпевать – приходилось неоднократно. Ему кажется, что большинство из них вообще некрещеные. Судя по всему, люди этой народности живут не по христианским, а по каким-то своим, языческим, традициям. Хотя, может быть, это и не совсем так.

Когда в их племени кто-то умирал, то они приходили в храм и пытались уговорить, чтобы отпели их соплеменника без пожертвований. Они всегда обещали, что позже обязательно сделают подарок приходу. Так один раз барон обещал подарить на храм 5000 кирпичей, в другой раз – лошадей или других домашних животных. С деньгами они расставались очень мучительно. В итоге в большинстве случаев получалось так, что приход совершал отпевание безвозмездно.

Приходской совет по этому поводу не очень переживал и относил этот факт на суд их совести. Однако о наличии последней у всех была очень слабая уверенность, поскольку люди они были не бедные: на всех частях тела – зубах, ушах, шее и руках, у них блестело золото!

В приходе всегда с большой тревогой ожидали дни отпеваний цыган. С утра, задолго до приезда траурного поезда, весь двор наполнялся многочисленными цыганами, цыганками и цыганятами. Они очень громко разговаривали и суетились. По их виду нельзя было определить, что у них траур. Со стороны их поведение скорее напоминало ожидание какого-то национального праздника.

Настоятелю очень хорошо запомнилось одно такое отпевание. В тот раз отпевали старого барона. Новый барон заранее обо всем договорился в приходе, чтобы все было на высшем уровне. Однако от услуг небольшого хора при отпевании все-таки отказался.

Тогда все богослужения совершались в деревянном Храме Архистратига Михаила. Церковь оказалась забита битком, и много людей стояло на улице и курило. На просьбу смотрителя выйти покурить за ограду они не реагировали.

Привезли гроб с покойным старым бароном и поставили в центре храма. Когда вошел настоятель, то очень удивился огромному количеству горящих свечей в подсвечниках и в руках. Он подумал: «Надо же, какие благочестивые эти цыгане. С каким почетом провожают своего старого вождя».

Он прошел в алтарь, облачился, открыл Царские Врата и вышел на амвон, чтобы сказать по обычаю слово перед отпеванием. Однако скоро стало очевидно, что его никто не слушает. Все цыгане очень громко и одновременно разговаривали друг с другом, причем все они только говорили, но никто никого не слушал.

Скорбно вздохнув, настоятель протиснулся ко гробу, чтобы начать отпевание. Он очень громко объявил об этом и попросил тишины. Но его призыв никто не пожелал услышать, и голос повис в цыганском многоголосии.

Скрепя сердце, пришлось начать отпевание. Вскоре стало ясно, что настоятель даже своего голоса не слышит. Особенно донимал его стоящий рядом усатый цыган. Он что-то громко тарахтел в настоятельское ухо. Сразу вспомнился дизельный агрегат, который приводит в движение буровую установку для геологического бурения.

У настоятеля стали сдавать нервы, и он сказал этому человеку: «Помолчите немного! Дайте мне закончить отпевание!» А в ответ услышал от него: «Сам помолчи!» – и продолжил свое тарахтение.

С трудом закончив отпевание, оглушенный настоятель возвратился в алтарь. Гроб из храма вынесли, и все цыгане очень быстро уехали со двора.

Но настоящий шок наступил тогда, когда в диаконскую дверь алтаря постучала свечница. Она спросила: «Батюшка, а Вы случайно не брали свечи со свечного прилавка? У меня куда-то пять больших упаковок подевалось!»

«Что-о-о?» – воскликнул настоятель. Вот так выяснилась причина «цыганского благочестия».

Больше в Токсовском приходе таких отпеваний цыган не было. Ну и, Слава Богу, пусть себе живут на здоровье.